Петербургский дневник. События города в апреле 2016 года

Как быть с видеоинсталляциями на выставках

1 апреля

Очень профессиональная (не все дослушали до конца) лекция Маши Данцис в Про Арте про подачу видео, в частности — видеоинсталляций на выставках, да и в музеях. Страшно актуальная тема. Во-первых, потому, что видео сейчас имеет место практически на любой выставке современного искусства, и не только современного, и не только искусства. Но часто складывается впечатление, что никто не знает, что с ним делать, кроме того, как запустить на экране. Одинаковая трансляция (особенно в ряду мониторов с наушниками) совершенно разных работ от выставки к выставке раздражает. Во-вторых, это вопрос отношений с относительно новым искусством. Показ на обычном экране приравнивает его примерно к фильму, но это не фильм! То есть, нет устоявшейся практики обращения с такими работами, нет устоявшегося формата специального пространства (если считать, что обычно музей или галерея — это пространство, наиболее удобное для "картин").

Маша указывает на то, что, по уму, экспозиционное решение с видео должно быть частью художественного замысла, даже должно помогать зрителю понимать работу, а то и взаимодействовать. Реальность такова, что на выставках люди смотрят на видео (особенно, если там нет какой-то динамики) в среднем 7 секунд. В тех же удачных случаях, когда смотрят до конца, обычно не запоминают ни художника, ни работу. По моему опыту, это правда. Художников видео-арта — ни с выставок, ни с показов я в большинстве случаев не запоминаю (если это не отдельный показ одного автора). Мне также сложно вспомнить хотя бы одну работу, которая транслировалась бы на групповой выставке на мониторе — от планшета до телевизора. Если проекция на стену или на что-то вроде киноэкрана — тогда помню достаточно много.

Западные художники изобретают для показа видео особые пространственные конструкции, специфическую мебель.

Еще любопытно, как Маша разделяет зрительский опыт на выставке: телесный, эмоциональный, интеллектуальный. По ее мнению, без телесного не приходят эмоции, а от эмоций якобы переходят к интеллектуальному пониманию. Мне кажется, что современное искусство вполне можно воспринимать априори как интеллектуальную задачу, а эмоции — это следствие ее правильного решения, инсайта. При том, что телесный опыт может быть вполне заурядным (придти в рядовую галерею и походить-посмотреть). Интерактив, партисипация отдают аниматорством. Нужно изначально что-то пережить, чтобы захотеть втянуться во взаимодействие. И еще, мне кажется, что участие зрителя — не художника — как-то опрощает арт-проект. Возможно, стремление художника к очевидному взаимодействию со зрителем, это следствие глубокой неудовлетворенности первого отсутствием обратной связи. А если зрителю не дать выбора — участвовать или не участвовать, то обратная связь по-любому будет вытянута клещами…

Выставка Фриды Кало

7 апреля

Пространство выставки Фриды Кало похоже на внутреннее пространство церкви, не хватает только столиков со свечками под картинами для жесткой провокации (но, может, и стоило бы — узнать, сколько какой поставят). Да и сами картины напоминают иконы не старше восемнадцатого века — и композицией, и деталями волшебной жизни, только у Фриды она не особо благостная — это мир-апокриф, которому ужасаются бабушки, считающие важным посетить столь распиаренную выставку.

И про тему тела. Похоже, что травма может сделать тело раскрытым, поэтому художница совсем не боится связывать себя со всем подряд, извергать и принимать всю эту онейрическую жуть. Что сложно предпринять даже в мыслях, не то что в изображениях, когда тело "целое", когда его границы не нарушены. Поэтому из всех известных сюрреалистов Фрида выглядит самой впечатляющей: где другие делают всего один осторожный шаг, она проходит двадцать.

(Стоит отметить, что аудитория выставки делится пополам по использованию гаджетов: одни ходят с аудиогидом и послушно прослушивают его перед каждой пронумерованной работой; другие зачем-то фотографируют на смартфоны одну картину за другой, вывешивая десятки одинаковых снимков в соцсетях)

Фестиваль медиапоэзии

13 апреля

Фестиваль медиапоэзии 101. Первая мысль, за которую хочется уцепиться — то, что при вычитании материального носителя человек представляет собой совокупность воспоминаний. Личность — это память. Память — это текст. Текст можно писать во многом по собственной воле, практика создания (писания) себя может быть основной жизненной практикой, за что обязательно берешь ответственность: ведь все, что со мной происходит — то, что я могу запомнить — это я. Случайности бывают, но моя реакция на случайность может быть в зоне моей ответственности. За вычетом реакции материального носителя. Читать дальше про медиапоэзию

Импровизационный хор

17 апреля

Не без удовольствия послушала новую работу Дмитрия Шубина, который использовал пятнадцать человек как мультифункциональную музыкальную систему. Импровизационный хор, состоящий отчасти из профессиональных исполнителей, отчасти — из участников воркшопа в рамках фестиваля медиапоэзии. От всякого участника тут берется способность извлекать звуки (как из предметов, так и собственные) и разгоняется для создания общего музыкального произведения.

Надо сказать, что получилось оно довольно жутковатым, потому что когда пятнадцать человек цокают на разные лады и шепчут абракадабру, это не очень-то человечно, это способ существования звука самого по себе, без обращения к человеку, но это снова тот случай, когда после концерта всякий скрип воспринимается как нечто музыкальное, а "нормальная" музыка в метро, напротив, как нечто совсем утилитарное, вроде киоска с шавермой.

Но тут еще интересно, как осуществляется партисипаторное искусство. Я уже где-то писала, что партисипация часто отдает аниматорством, меня отталкивают все эти игры, воркшопы и мастер-классы с художниками, поскольку я ощущаю, что в следовании за "обычным человеком", его ограниченными действиями, теряется потенциальная безграничность — и красота, и точность — художественного действия. Но в случае с импровизационным хором, как мне кажется, получилось иначе. Во-первых, участие профессионалов наряду с непрофессионалами все-таки создает контекст, где непрофессиональное действие используется как часть профессионального, нехудожественное — становится частью художественного. Это примерно как некоторые зафиксированные моменты "обычной" человеческой жизни могут стать частью интеллектуального продукта, если эта жизнь стала предметом профессионального интереса антрополога. Не знаю, правда, какой должна быть пропорция профессионалов и непрофессионалов, и насколько теоретически должны быть подготовлены последние (здесь-то все были подготовлены, и, соответственно, морально готовы), чтобы вышло нечто годное для сцены. Во-вторых, тут имело место жесткое управление со стороны дирижера. Вопрос, пожалуй, спорный, но я думаю, что все-таки человек должен быть материалом для искусства (особенно, если не может быть создателем искусства, да и быть материалом — это круче, по-моему, потому что рискованнее). В то время как искусство вовсе не должно обслуживать человека. Тут уже следом за речью о правах животных и технических объектов можно поговорить и о правах предметов (и событий) искусства. Где людям иногда следовало бы поподчиняться, а не делать вид, будто они главные. Особенно с тем учетом, что сегодня утверждение человеческого главенства по отношению к искусству часто оборачивается жуткой пошлятиной.

Но в данном случае "материал" оказался интеллектуальным, поэтому гибким (никого не смущало, что цоканье, шипение, шептание и скрежет пенопласта перед микрофоном — это часть "концерта") и готовым к подчинению ради искусства, поэтому все получилось. Но, мне кажется, практика импровизационного хора могла бы пойти в коллективах, где подчинение само по себе является нормой. Например, на заводе, или в армии, или даже в тюрьме.

Да, еще порадовала гендерная пропорция в хоре (к вопросу о подчинении?): на двенадцать девушек всего трое мужчин!

Тэйп-арт и Ледяной поход

19 апреля

Две выставки вчера. Первая — тэйп-арт Николая Васильева в Свином рыле. Привлекли картинки в фейсбуке. Плюс в тэйп-арте всегда есть нечто-авангардное, супрематическое, плакатная, энергичная четкость разноцветных прямоугольников, и одновременно возможна сложная работа с цветом. Эстетически больше всего понравилась серия пейзажей с домиками. Там, наверное, тоже есть отсылка к каким-то известным работам, но я сходу не угадала. Повеселили вариации на тему "Афганской девочки", перенос фотографии на скотч. Хотя реалистические портреты в тэйп-арте, наверное, самое сложное. И много инфернальных образов. Помимо наказывающего человечков демона — знаменитые фигуры 20 века, связанные с катастрофами. В одном ряду — Годзилла, Кинг-Конг, то падающий, то бомбящий самолет, повсеместный Ленин в виде памятника и ленинский же мавзолей. Под мавзолеем лабиринт к Мумии. Коммунизм и Голливуд. Годзиллу, готового растоптать мавзолей, хочется поставить на юзерпик. Прямо Хищник против Чужого.

Свиное рыло — ламповая такая галерея, очень уютная, с диванчиками, в духе девяностых, без признаков современности (если не считать посетителей со смартфонами и хорошими фотоаппаратами). Там постоянная экспозиция со "свинскими" инсталляциями вплоть до имитации хлева; закуска к вину — кружки брутальной колбасы в виде пятачков. В лавке, правда, явно не хватает значков со свинками.

Вторая выставка — "Ледяной поход" в Тайге. Тоже, в общем-то, про катастрофу 20 века, но весь проект — от сбора данных до экспозиции — квинтэссенция современности. Группа вольных исследователей прошла по местам Гражданской войны и зафиксировала свои впечатления в материале для выставки. Художественные работы соседствуют с чем-то краеведческим. Используются планшеты, наушники для прослушивания интервью с местными жителями, исторические фотографии. Один из участников проекта сделал зин о походе. В целом, очень интересный метод как свободного исследования исторических мест (да и урбанистическое исследование можно так провести), так и презентации результатов. Групповое путешествие, нацеленное на создание выставки с использованием любых жанров. Тут даже образовательную программу можно подверстать. Но сама выставка в Тайге показалась какой-то несфокусированной. Серии разных участников выглядят связанными друг с другом только формально — не взаимодействуют. Разные люди — разный взгляд. Кстати, как раз в Свином рыле художники вполне объединяются в общий хор, а в "Ледяном походе" не сложилось. Но, наверное, это вопрос длительной общей практики.

Что впечатлило в "Ледяном походе" — серия фотографий про мост, в Гражданскую войну разделявший красных и белых, а теперь как бы соединяющий два региона. "Как бы" — потому что он в полуразрушенном состоянии, и, как пишет автор снимков, людям приходится предпринимать физические усилия, чтобы мост преодолевать. Загадочность ситуации в том, что сейчас вроде бы мирное время, по крайней мере — в районе моста, но он все равно разрушен, как будто идет война. И люди живут в разрухе, как будто, обессиленные текущей войной, не могут ничего привести в порядок. Да и бессмысленно восстанавливать, потому что война продолжается, забирая силы и смысл хоть какого-нибудь строительства.

Лекция о современном феминизме

20 апреля

Лекция Мередит Хааф  в Гёте-институте о современном феминизме. В центре — история о новогодних нападениях на женщин в Кельне, ее последствия и интерпретации. Феминистки много занимаются вопросом, какой должна быть правильная феминистка. Но интересный поворот о том, как общество, даже западное, может быть виновато в нападениях на женщин: в распространенных речах о женщинах они позиционируются как слабые и одновременно сексуальные существа, что делает вообще возможным по отношению к ним действия как слабым и сексуальным, при том, что конкретная женщина на улице реально может не казаться сексуальной, и не быть таковой, и уж тем более — не проявлять свою сексуальность по отношению к насильнику, но он нападает на нее только потому, что распознает ее как женщину, а женщины в общественной речи — слабые сексуальные существа, годные в том числе для использования их как жертвы.

То есть, если бы в общественной речи веками, допустим, мужчины ростом ниже 170 сантиметров позиционировались как источник эротического удовольствия для любого пола, то на улице все приставали бы именно к ним.

В речевых практиках — от семейных и дружеских до научных, медийных и политических — выделяются некие типы людей и конструируются возможные (и даже допустимые) действия по отношению к этим типам. И поведение самих этих типов. Люди определенной биологической конфигурации выделяются и объединяются как "женщины": с известными последствиями. Политическое, технологическое или экономическое лобби может расширять поле возможностей для группы "женщин", создавая новые конструкции, связанные с "женщинами", в своей речи. Достоинство феминизма в том, что в своих высказываниях он нередко опережает политику и экономику, предлагая "женщинам" такие версии жизненного выбора, которые пока ни политике, ни экономике не выгодны: например, утверждают нормальность возможности жить одной, без детей и мужчины. Или заменяют проституцию "секс-работой" (хотя по этому поводу как раз разгорается один из внутрифеминистских холиваров).

В любом случае, стоит только начать определять себя как "женщина", придется выбирать, каким "речам о женщине" соответствовать своей жизнью. И как отвечать на обращение к тебе как к "женщине" со стороны других. Во многих случаях это ужасно, есть много неприятных вещей, которые могли бы не произойти, если бы тебя не распознали как "женщину".

Прозвучала опять самая ценная мысль современного феминизма (квир-феминизма), что различия между людьми намного тоньше, чем между представителями каких бы то ни было сконструированных групп. Но даже во вполне интеллектуальной среде продолжают говорить о группах.

Выставка Розмари Трокель

22 апреля

Ходила на выставку Розмари Трокель, ничего не поняла, кроме того, что художница очень изобретательна в плане техник. Можно, конечно, высказываясь о ней, повоспроизводить искусствоведческие формулировки, но лично меня она не заводит. Я бы назвала все это "сухая эротика". То есть, эротика есть, но сухая, что вызывает недоумение. Непонятно, почему Трокель коммерчески успешна, почему ее хотят иметь. Хотя художница, конечно, интеллектуальная, а выставка приятно организована… чем-то похожа на библиотеку малотиражных книг на иностранном языке: они необычные, но без подготовки ничего не прочтешь. Надо сходить на круглый стол о ней, все-таки чем-то притягивает эта задача.

И есть еще два вопроса, параллельных. Один — о нехудожественных объектах (конфорки в данном случае), которые становятся художественными, будучи помещенным в контекст художественных, выставочных практик. О несамостоятельности такого арт-объекта. Об отказе художника дать своему объекту самостоятельную ценность (чтобы через 300 лет раскопали и ахнули). Об отрицании значимости не только прекрасного, но и исторического в перспективе будущего. То есть, художественного будущего у объектов самих по себе, вне контекста нет, при том, что конфорка-то вполне себе устойчивый физически объект, в отличие от разрушаемой мусорной инсталляции. Как придать любому объекту видимость художественности с помощью выставки — это давно понятно, это делают все, а вот как сохранить его художественное значение в исторической перспективе без выставок и даже текстов — вот в чем вопрос. Живой или неживой.

Но второй вопрос дает решение для первого. Выставку делает немецкая культурная институция, и, как я понимаю, это не первый случай, когда Розмари Трокель предъявляют как голос Германии в мировом contemporary art. Национальная (а в случае с отдельными городами — локальная) составляющая способна спасти художника для истории: она-то живет дольше, чем художник, и точно хочет выжить. То есть, именно фигура художника, конструируемого в качестве представителя местной культуры, имеет ценность, а не его работы. Если местная культура хочет иметь искусство, то ей (институциям местной культуры) следует позаботиться об имеющихся художниках. Если местная культура хочет выступать на мировой арене, то логично выдвигать туда своих художников. А когда глобальный мир тащится от contemporary art, то и художники должны быть соответствующие. С "объектами", или тем, что можно выдать за "арт-объекты".

Лекция о биоарте

Из лекции Дмитрия Гусева в Артбиолаб вырисовалось определение биоарта как новых медиа, исследующих проблемы морали и этики с использованием биоматериала — самого экстремального сегодня как раз в плане морали и этики.

Таким образом, в биоарте как искусстве отменяется не только необходимость "прекрасного" (искусство = исследование), но и необходимость научной ценности (искусство — сообщение о моральном вопросе, а не об устройстве мира с естественно-научной точки зрения). Снимается заодно вопрос о научной обоснованности биоарт-проекта: он может быть даже фейковым в плане научной концепции, но при использовании биоматериала он все равно биоарт, а при сложности поставленной проблемы — еще и интересный биоарт. Гуманитарное исследование естественно-научными средствами.

Встает, конечно, вопрос о том, какой биоматериал художнику использовать морально и этично. В плане этики — это, однозначно, собственный биоматериал, а также биоматериал людей-добровольцев. И еще одна примечательная тема — ответственности за качество жизни и смерть биоарт-объекта. Наука как раз подбирается к редактированию генома на уровне эмбриона для ЭКО, так что запасаемся попкорном и ждем появления колонии художников в Китае, которые смогут создать весьма интересных детей…

О когнитивном неравенстве

24 апреля

После семинара о повороте гуманитарного знания к биологии в ЦНСИ интересно думать о связи этики и политики со знанием. Точнее, о когнитивном неравенстве разных социальных (человеческих, а не интернетных) сетей. При этом позиции когнитивного неравенства не совпадают с делением людей по экономическим и политическим возможностям. Политические "верхи" в России, как известно, по уровню современного знания болтаются где-то ближе к экономическим низам, даже к социально неблагополучным слоям населения. Исключая некоторые экспертные группы. Многие общественные конфликты можно интерпретировать как конфликты комплексов знаний: одни люди по своим когнитивным возможностям живут в средневековье, другие — хотя бы в 19 веке, третьи в СССР, кое-кто застрял в девяностых годах прошлого века. Тем, кто следует за передовым краем современной человеческой мысли — как естественно-научной, так и гуманитарной — высказывания и поведение остальных закономерно кажутся идиотскими, что делает невозможной нормальную дискуссию, превращает всякий диалог в тупой холивар. К несчастью, обменом агрессивными репликами дело не ограничивается; отстающие по мере возможности начинают применять репрессивные меры. Начиная с ареста художников и заканчивая работой по изгнанию передовых технологий, в том числе — медицинских технологий спасения жизни, под якобы "благородным" предлогом импортозамещения. Читать дальше о когнитивном неравенстве

И снова о Розмари Трокель

На дискусии про творчество Розмари Трокель вчера ожидаемо говорили про эпоху 80-х применимо к современному искусству, о феминистской и национальной составляющей, но была еще одна интересная мысль, которую можно воспринять как ключ к ее работам: Трокель — это про ускользающую идентичность, и, более того, про распад идентичности, который неизбежно происходит в сне. У нее действительно много спящих, а также сновидческих образов трансформации тела. Например, спящий юноша, у которого голова превращается в рой каких-то насекомых. При том, что мы распознаем всякого человека по лицу (что странно, но факт). К сожалению, художественное значение этого образа утрачивается, благодаря попсовому кинематографу: в сериале "Волшебники" в качестве Зверя как раз выступает мужчина с роем вместо головы. Но про распад идентичности во сне все равно интересно. Убегая от четкой идентификации, Трокель, например, не дает интервью, вплоть до того, что нельзя что-либо сказать внятное о ее семейной жизни, или даже сексуальной ориентации. Впрочем, про распад идентичности во сне может быть и у Магритта.

Активизм и современные художники

28 апреля

Про презентацию феминистских книг, которую во вторник провела Ирина Соломатина в Открытом пространстве. Неожиданно это была встреча не столько про феминизм, сколько про активизм вообще. Практически мастер-класс по активизму. Феминистки показывают отличный пример конвергенции различных практик активизма, который можно сопоставить, пожалуй, с сегодняшней Республикой во Франции. В политизированную и правозащитную деятельность прекрасно встраиваются просвещение и искусство — настолько прекрасно, что, кажется, без них уже и не обойтись. Рядом с уличными протестными акциями — обязательно лекции, фестивали, выставки современного искусства. Концептуальность contemporary art тут очень кстати: современный художественный проект — это высказывание, которое вполне может быть идеологизированным. В книгу попадают материалы выставочного проекта, расшифровка дискуссий, статьи в духе идеологии данного активизма. Активисты, которые не используют художников, многое теряют. Художники, которые не делают общие проекты с какими-нибудь близкими им по духу активистами, пожалуй, тоже лишают себя возможности сделать нечто интересное и немного экстремальное.  Событие искусства начинает выглядеть масштабнее за счет включенности в политику (прикладной урбанизм, конечно, тоже политика), и наоборот — политическая линия распространяется на культуру, за счет включенности художников. В принципе, в Петербурге я часто вижу, как художники сближаются с активистами; но далеко не всякие активисты выходят на художников, так что команды художников самостоятельно начинают выходить на улицы, как активисты, но из-за разнозненности групп и ограничения чисто электронной архивацией, все это тонет под грузом сведений о все новых и новых событиях, история не пишется, поток не набирает достаточной силы для воздействия на среду.

О возможностях современной музыки

29 апреля

Вчера воспользовалась шансом послушать современную музыку на Spina!Fest. Ротонда на Невском, 20 — это круглый зал со сферическим потолком метров пятнадцати высотой, плюс мраморные колонны; для акустических экспериментов самое то. Первый сет (импровизационный) играли Борис Шершенков и Константин Самоловов — они воспользовались пространством как следует, и расставили звукопроизводящие объекты в разных местах: некоторые управлялись на расстоянии, к другим за ширмой во второй части ушел один из музыкантов, так что неожиданные звуки возникали в неожиданные моменты, но в целом можно говорить о создании звукового пространства, звуковой сферы, окружившей слушателей. Тут можно задуматься о том, насколько всякое пространство характеризуется совокупностью звуков — наличных и возможных, и как эти звуки можно довести до музыки. Мне по-прежнему интересна возможность импровизационной музыки в публичном, уличном пространстве. Игру музыкантов с заводскими станками я уже слышала; жду сета с потоком машин. В режиме реального времени, конечно.

Во второй части Артурас Бумштейнас из Литвы, согласно программе, исполнял собственное сочинение… По факту это была трансляция звуков, записанных композитором во время путешествия: треск и гудение огня, человеческая речь; шум, кажется, поезда. Параллельно Артурас играл на свистульках, обожженных примерно тем самым огнем, который был записан. Имел место даже диалог свистулек в записи и звучащих сейчас. Тут я прониклась идеей звукового микрокосмоса, особенно в начале, когда казалось, что все звуки принадлежат одному дому: огонь, люди, кот. Замкнутое разнообразие взаимозависимых элементов. Пожалуй, в звуках микрокосмос — будь то жизнь человека или дома — предстает более отчетливо, чем в визуальном измерении: звуковая совокупность (доведенная, опять же, до музыки, или хотя бы воспринятая как музыка) воспринимается как нечто более целостное, чем ряды визуальных, раздельных, по большому счету, объектов. Но при этом в звуке как раз очень сильно ощущается замкнутость одинаковой жизни, ее движения по кругу. Вплоть до замкнутости диалога со своей же прошлой игрой на свистульках.

Симпозиум Total recall

Очень интересный симпозиум про память Total Recall — событие фестиваля медиапоэзии 101. Весь день писала о нем в фейсбук, копирую здесь хронику того, что меня заинтересовало.

1. Симпозиум Total recall начался. Георгий Николаенко рассказывает, почему общество осталось без прошлого, настоящего и будущего.

(на самом деле одновременно существуют разные версии прошлого, настоящего и будущего, а вот с единым историческим нарративом проблематично)

2. Мысль о том, что современность не обязательно реализуется по европейскому (либеральному) типу. ИГ как сетевая структура — суперсовременная форма государства, успешно ускользающая от отстающих, воюющих традиционными методами. У Тибета своя современность. В средневековье, видимо, живут не столько страны, обретающие свою форму современности, сколько отдельные люди, не меняющие способы действия поколениями. Священник, на камеру обзывающий студентку свинюшкой за вопрос о навязчивом бизнесе церкви — такая уж абсурдная российская форма современности.

(абсурдный формат российской современности — явно тема для отдельного разговора. Страна большая, так что большую роль в создании картины реальности играют масс-медиа, а они ведут себя, мягко говоря, странно. Но обоснованно экономически: основной заказчик с деньгами — это государство, другой источник денег — реклама — зависит от масштабов аудитории, которую привлекают, в первую очередь, экстремально-ориентированные тексты: от ДТП и убийств до глупостей, сказанных политиками. Общим форматом контента оказывается "патриотический идиотизм, местами доходящий до кошмара". Ситуацию могла бы привести в чувство публичная интеллектуальная дискуссия про "новую русскую идею", но умные голоса, которые все-таки имеются, слышны настолько слабо, что не могут заметить, и, соответственно, ответить друг другу. А может, на фоне общего абсурда, напрягаться для содержательного ответа кажется бессмысленным)

3. Независимый исследователь Дмитрий Голынко рассказал, как в современной культуре боль рассматривают в качестве самостоятельного объекта, оторванного от индивидуального, в тч телесного переживания. Как некий "сгусток темной энергии". Подозреваю, что оскорбленные чувства верующих — как раз такая боль, не связанная с чувствами людей, но зато имеющая людей в качестве своих лоббистов.

(но если серьезно, то речь идет о неких общих "травмах", способных стать акторами в латурианском смысле)

4. Еще пара интересных тем с симпозиума. Нина Савченкова озвучила идею памяти как интерактивной игры, причем в некоем "пространстве", несмотря на то, что память якобы обращается к прошлому, т.е. ко времени. А Олеся Туркина отметила, что у человека нет собственно БИОграфии. Но наверное может быть.

(Олеся Туркина рассказывала как биография Луиз Буржуа психоаналитично отразилась в ее творчестве, и этот доклад стал подробной иллюстрацией к выступлению Нины Савченковой про трактовки памяти в психоанализе. Проективная идентификация была отмечена не только как механизм работы индивидуальной психики, но и как культурный феномен)

5. Анна Нашер из Польши рассказал, в числе прочего, о красивом техноарт-проекте, который, по-моему, надо делать во всяком городе с трансляцией на большие экраны в публичных пространствах: система отслеживает маршруты многочисленных участников по gps на смартфонах, и отображает их в виде светящихся линий. Получается такая общая изменчивая паутина движения города.

(и, кстати, фиксация некой идентичности города. Как его движенческой истории)

6. Дмитрий Пиликин на Total Recall рассказывал о том, как несколько слоев упаковки, особенно вложенные друг в друга коробки, указывают на ценность объекта внутри, который без такой упаковки трудно распознать как нечто ценное. Видимо, для поддержания ценности и виртуального объекта нужна хорошо организованная интеллектуальная многослойная упаковка. Иначе объект легко выбросить. Возвращаясь к прошлым докладам, можно подумать про упаковку травмы, истории или образа будущего.

7. Насчет создания многослойной упаковки как лайфхака по приданию ценности чему угодно — хоть своей деятельности, хоть городу, хоть стране. Первый слой — это определение для фактов: предметов, событий, практик. Вторым слоем вокруг определения разворачивается теория, где этому определению комфортно: оно обосновывается. После теории можно создать некую нарративную историю объекта, включающую фантазии как о прошлом, так и о будущем. Потом начинается слой практик на тему объекта. В идеале должны быть все типы практик. Это исследования, образование, арт-проекты и массовые ритуалы на тему объекта. Когда таких практик становится много, пора писать уже их историю. Или делать исследования. То есть, нужны история исследований и исследования ритуалов; история и исследования арт-продуктов и арт-проектов. Наконец, идет архивный слой: книги, фильмы, постоянные экспозиции в музее.

Похоже, пока сохраняются (поддерживаются) все слои упаковки, сохраняется и ценность исходного объекта, иначе он рискует быть утраченным.

8. Наконец, определение от Павла Арсеньева: "трансцендентальный сет". В связи с трансформацией поэзии современности и особенностями чтения ленты фейсбука. Я могу ошибаться, но, кажется, в данном случае это то произведение из ряда постов, которое фейсбук выдает вам в ленту в соответствии со своими представлениями о ваших предпочтениях, при том что на алгоритмически организованные представления ФБ получатель сообщения может осознанно влиять. Хотя не может определять выбор полностью.

(поэзия, память, история, картина мира тоже, надо думать, может возникать в результате игры алгоритма с человеческой речью, а то и просто с отметками вроде лайков)

30 апреля

О том, как прошел фестиваль публичных лекций — Открытый университет, посвященный новым технологиям

О том, что показывают на выставке медиапоэзии

Мария Митренина

Иллюстрация: Тимур Новиков, "Городской пейзаж с парусником"

Читайте также

Петербургский дневник. События города в марте 2016 года: уличные игры как городская практика, социология денег, как художники попали в автозак, почему свинья в Лувре спасает мир, о коллективных телах на улице, микротоновая музыка и конференция о Рае.

Петербургский дневник. События города в феврале 2016 года: прогулка как жанр современного искусства, оркестр гаджетов, мир без работы, запрещенный художник, феминизм для масс, забор как медиа, приход виртуальных миров.

Петербургский дневник. События города в январе 2016 года: миссия пролетариата, поэты против смертной казни, редактирование генома для кухарок, головы Пепперштейна и манифест киборгов.