На конференции обсуждали, в основном, вопросы влияния технологий на человека и общественные процессы, а также оценку техники (чем, собственно, и занимается STS — Science and Technology Studies). Но то и дело вскрывались факты, разоблачающие ущербность распространенного российского понимания инноваций.
Во-первых, чиновники, корпоративные менеджеры и предприниматели в РФ, как правило, воспринимают инновацию как «улучшение». Но на самом деле инновация является изменением, что показывали в своих докладах ученые. Последствия этого изменения не всегда предсказуемы, и не всегда могут оцениваться позитивно.
Во-вторых, когда в России говорят об инновациях, то ориентация идет на «инновационный продукт». Повсюду презентуется набившая оскомину цепочка: идея — инвестиции — разработка — коммерциализация — продажа. Но срабатывает она редко. Люди не хотят пользоваться тем новым, что производят в РФ. Стартаперам проще получить деньги на очередную «инновационную задвижку» для газопроводов, чем на массово ориентированный гаджет. Вместе с тем гаджеты иностранного производства заполняют Россию и втягивают российских же пользователей в такие практики, которые стране ничего не дают. Все дело, опять же в ошибке понимания «инноваций». Это — не техника или технология. Инновация является социально-техническим изменением. То есть, до тех пор, пока техническое решение не укоренилось в обществе, о состоятельности инновации можно вообще не говорить. Кроме того, массово распространяемое техническое решение может сработать вовсе не тем способом, который предполагался.
Например, в России в качестве «инновации сверху» решили внедрить универсальные электронные карты (УЭК), которые чуть ли не к 2015 году должны были заменить паспорта, выступать в качестве проездных билетов и банковских карт и т.п. Карты выпустили и стали выдавать желающим еще с 2012 года. Вот только желающих почти не оказалось. Более того, организации, которые могли бы использовать такие карты (транспортные, торговые, финансовые), устанавливать соответствующее оборудование не стремились. В общем, можно сказать, что «инновационный проект» провалился.
Еще один пример — государственная программа энергосбережения, в рамках которой для учета и последующей экономии потребляемых ресурсов — воды и электроэнергии — повсюду устанавливались счетчики. Специалисты Центра социально-политических исследований технологий Томского государственного университета, изучив отчеты инженеров, выяснили, что данная реформа привела вовсе не к экономии, а к созданию так называемых «сетей сопротивления». Люди стали массово придумывать способы манипуляций со счетчиками для того, чтобы снизить не само потребление, а денежные расходы при неограниченном потреблении. При этом граждане стали охотно делиться своими знаниями на форумах в интернете и даже предлагать коммерческие услуги по изменению показаний счетчиков. Тут можно сказать, что «инновация» сработала, но явно за пределами российской «парадигмы улучшений».
Что касается изобретателей и ученых, которые могли бы быть источниками настоящих инноваций, то, к несчастью, в российских условиях люди больше вынуждены ориентироваться на получение денег, чем на изменение мира:
Финансы и создание государством всяческих препятствий для технологического бизнеса на пути к получению финансов не были главными темами STS-конференции, но мимо этого пройти не удалось.
Так, в докладе об инновационной деятельности Сибирского отделения Российской академии наук первым пунктом «инновационной программы» СО РАН образца 2011 года оказалась «минерально-сырьевая база». То есть, новые решения для ее освоения.
Докладчицу, исследовавшую электронную коммуникацию в научной среде, спросили, на какие темы общаются в интернете сотрудники исследуемой лаборатории. Оказывается, первое место в сетевых диалогах ученых занимает финансирование. Плюс подготовка статей для зарубежных журналов.
В кулуарах болгарский профессор Иван Чалаков рассказал, что долго искал хотя бы одну частную российскую компанию, которая занимается разработками для космоса — с тем учетом, что СССР являлся бесспорным лидером в этой сфере, и появление подобного бизнеса здесь было бы закономерным. В результате фирма, основанная российским инженером, была найдена. Она разрабатывает и выпускает скафандры. Но только не в России, а в США.
Аккумуляция денег в руках государства, стремление властей к тотальному контролю вплоть до рейдерства по отношению к технологическому бизнесу — вот что делает свободное инновационное предпринимательство в России, практически, невозможным. В лучшем случае, компания будет сидеть на госконтрактах, причем результаты такой работы на состоянии общества не отразятся: оно не станет умнее, взрослее или эффективнее.
Российские хипстеры как инновационная единица
Во время обеда участники летней школы STS, которая проходила параллельно конференции, увлеченно обсуждали за столом перспективы социологического исследования хипстеров. Этот довольно распространенный в российских городах «социальный тип» все еще является загадкой как для ученых, так и для людей, живущих рядом. Но последующий за обедом доклад Виктора Вахштайна, завкафедрой теоретической социологии и эпистемологии РАНХиГС, о технологиях, игрушках и прочих опасных вещах как «экзистенциальных объектах», навел на мысль, что хипстер-то как раз и является спонтанно реализованной инновацией. Или даже инновационной личностью.
То есть, в результате распространения новых технологий появилась и была осуществлена возможность принципиально нового формата человеческого существования. Не такого, конечно, о котором мечтали в эпоху развитого социализма. Но что выросло — то выросло.
Итак, во-первых, хипстер — предельно (насколько это возможно для массового потребителя) технологизированное существо. Он ни на минуту не расстается со смартфоном, делая луки даже в общественных туалетах. Как только в магазинах начнут продавать Google Glass, он быстро освоит и это. Способность быстро присваивать, интегрировать в свою повседневность новые технические решения — несомненное достоинство и отличительная черта хипстера.
Во-вторых, хипстер — человек с неопределенным социальным статусом и невнятным семейным положением. То есть, своим существованием он нарушает традиционные общественные каноны, но ведь они и так трещат по всем швам. Плюс хипстера в том, что он от такой неопределенности не страдает, поскольку не стремится реализовать жесткие сценарии «профессиональной карьеры» или семьи с четким распределением функций между участниками.
В-третьих, хипстер одновременно живет в двух реальностях — «материальной» и виртуальной. Коммуникация осуществляется параллельно в двух слоях, что делает жизнь хипстера более объемной. Проблемы выбора между «реальностью» и «виртуальностью», «ухода от жизни в интернет» для хипстера не существует, поскольку любой опыт является вполне реальным и значимым.
Не совсем понятно экономическое положение хипстера: ведь явно не у всех имеются богатые родители, позволяющие ничего не делать и при этом обзаводиться брендовой одеждой и последними моделями гаджетов. Но надо признать, что сейчас даже в России доступны — даже для школьников — простые и относительно теневые схемы заработка. То есть, в результате некоторых систематических действий в интернете людям удается зарабатывать, допустим, по 50-100 тысяч рублей в месяц (они хвастаются этим на форумах), и тратить их через WebMoney, уходя, таким образом, от налогов и бесконечной бюрократии, сопровождающей ведение легального бизнеса в РФ.
Можно ли ожидать массовой гражданской активности от хипстеров, и, главное — в каких формах она будет осуществляться, — тоже пока не ясно. Да, хипстеры склонны объединяться, но пока только в форме совместного пребывания на модных выставках. Выльется ли это в какое-либо действие, трансформирующее общество в целом? Или общество изменится под влиянием социального бездействия хипстеров? В любом случае, игнорировать такие тенденции нельзя, ибо хипстерские (вышеназванные) практики заразны и будут распространяться.
Другое дело, что хипстеры живут не в России, а в кофейнях, магазинах и Инстаграме. Поэтому страна опять остается без инноваций, во всяком случае — не может воспользоваться происходящими изменениями, поскольку почти никогда их не осознает.
Мария Митренина, редактор GlobalSib.com
Справка о конференции
Первая международная конференция «STS в меняющемся мире: политики, производства науки и техники» прошла в Томском государственном университете 13-14 сентября 2013 года и собрала ряд российских и зарубежных ученых. В число ее участников вошли Ари Рип (Университет Твенте, Нидерланды), Елена Симакова (Университет Экзетер, Великобритания), Стив Фуллер (Уорикский университет, Великобритания), Иван Чалаков (Пловдивский университет, Болгария), Виктор Вахштайн (РАНХиГС при Президенте Российской Федерации, Москва), Михаил Соколов (Европейский Университет в Санкт-Петербурге), и другие.
Аббревиатура STS или Science and Technology Studies — это междисциплинарное направление, которое изучает влияние науки и техники на развитие общества, и то, как наука и техника формируют современного человека. Цель конференции – собрать заинтересованных исследователей, как признанных экспертов, так и начинающих академическую карьеру, чтобы обсудить связи и взаимодействия между наукой, техникой и обществом. Организаторы конференции разделяют «философию STS» — междисциплинарного направления, которое изучает взаимное влияние научно-технического знания и социальных практик. Как наука и техника формируют современного человека? Как, в свою очередь, общественные и культурные интересы направляют научное и технологическое развитие? Осуществляя социологический, антропологический, исторический и философский анализ науки и техники, STS обнаруживает скрытые связи и отношения между такими, на первый взгляд, различными формами общественной жизни и практики как наука и повседневность, политическое регулирование и технологические инновации, идеология и производство, медицина и искусство, гуманитарное и естественнонаучное познание. В конечном счете, STS способствует более реалистичным оценкам науки и техники и их роли в современном обществе.
Организатором конференции выступил Центр социально-политических исследований технологий ТГУ.
