За пару дней до фестиваля философ из Москвы Игорь Чубаров рассказывал на лекции в Томске про русский авангард как антропологическую практику, позволяющую преодолевать ситуацию социального насилия (или, по крайней мере, принуждения) и дающую человеку свободу: жить, умирать, действовать, создавать, делать новые вещи и отказываться от старых… Под "антропологической практикой" можно понимать не только деятельность людей, но и такую деятельность, которая делает (или переделывает) самого человека. Революция и последующее за ней социалистическое жизнестроительство оборачивалось, конечно, и "человекостроительством", чьи идея и необходимость вполне официально обосновывались идеологией нового государства. Так что политические обстоятельства способствовали бурному развертыванию нового искусства: ситуация вдохновляла художников; государство использовало художников в своих целях; художники пользовались случаем поработать с ранее не доступным материалом и методом — создать такие образы массового человека, которые переформатируют самого человека, уверенно дадут ему ответ на вопрос "как теперь жить?" и не позволят возвращаться к старым формам жизни, утвердив на их месте новые формы. В наши дни государство с художниками авангардной направленности, скорее, борется, чем дает им поле для деятельности. Но потребность в свободе осталась. В том числе — в свободе от принуждения к ритуальным, поддерживаемым государством культурным trash-форматам.
С другой стороны, сейчас у человека возникает необходимость перманентной смены собственной идентичности, чтобы оставаться свободным в потоке быстро меняющейся современной уже глобальной культуры. Изменчивость — вот базовое свойство современности. Однажды полученного высшего образования через несколько лет уже не хватает для свободы быть востребованным. Умения звонить по телефону слишком мало для поддержания всех значимых связей. Вбирающая новые возможности культура делает вызов всякому отдельному человеку: меняйся, становись другим — или исчезни. Если ты не оставляешь медийных следов каждый день, то ты не существуешь. Если ты не толерантен к не похожим на тебя, то ты вообще отстой, и не достоин включенности в приличное международное сообщество. Если ты не способен участвовать в коллективном гражданском проекте, если не реагируешь на урбанистические проблемы, если не умеешь прочитать при случае лекцию с презентацией, если ты все еще не говоришь по английски, если не готов имплантировать электроды в собственный мозг, если ты не считываешь иронию в этом тексте, если, если, если…
Необходимость стать другим может восприниматься как навязанность — со стороны изменившейся в очередной раз культуры, и такая необходимость обернется трагедией для человека, которому уютно и безопасно только в собственных невеликих пределах. Но для того, кто всегда готов, как река в половодье, выйти из берегов и проложить себе новое русло, вызов со стороны эпохи перемен — это приглашение к путешествию и возможность увеличить свой масштаб. Что требуется, прежде всего, художнику — ведь он всегда имеет тенденцию осваивать территории, другим пока не доступные. Только потом, когда в terra incognita художник возвигнет свой более или менее устойчивый замок, наступает черед смельчаков из числа зрителей.
Конечно, новое искусство сообщает нам нечто о современном человеке вообще — хотя бы потому, что создается нашими современниками. Так, лекция-перформанс "Юра, прости, мы не космонавты внутри" Наташи Юдиной и Анастасии Куклиной, представленная на фестивале, реализовалась абсолютно вопреки ироничному замыслу авторов, связанному с темой утраченного идеала советского мужчины-космонавта и прекрасных девушек-блондинок, вынужденных заниматься не своим делом (а именно: делать серьезный доклад и интеллектуально-насыщенный перформанс, вместо того, чтобы быть счастливыми женами и матерями). По факту зрителям был представлен комплекс параллельных, игнорирующих друг друга процессов. Настя читала доклад о современном сибирском искусстве с интонациями, характерными для "нормальной" научной конференции. На заднем плане Наташа вязала гигантскими спицами огромный портрет Юрия Гагарина. По телевизору без звука шла передача "Давай поженимся". Из колонок выла вьюга, иногда прерываемая записью голоса того самого космонавта Гагарина. То есть формальные связи имелись: вот речь о современном искусстве, а вот вам современная художница. Вот вам голос Гагарина, а вот его портрет. Но на самом деле голос Гагарина, вьюга, доклад, вязание и телепередача прекрасно существовали друг без друга — то есть, без взаимной реакции, без диалога. При этом они были шизофренично собраны на одной сцене — как в жизни отдельно взятого человека, способной вмещать все подряд, что попало.
Но зрители — они ведь тоже современные люди! Кто они такие? Почему они аплодировали процессу вязания? Почему, когда Ксения Беленкова в перформансе "Весовая категория" бросала им килограммовый кусок теста (!!), они не уворачивались от него, а послушно ловили? Почему они позволяли перформерам брать себя на руки, ставить на стул или в какую-то нелепую позу? Как этим людям удавалось воспринимать одновременно философскую лекцию Германа Преображенского, электронно-акустическую импровизацию Александра Маркварта, танец буто и трансляцию процесса рисования на большой экран? Где у современного человека органы восприятия этого шизофренически-экзистенциального ада? Почему большинство зрителей не сбежали из пространства безумного фестиваля, где никого не развлекали, не предъявляли ничего "красивого", не давали никакой полезной информации? В течение сорока минут человек тридцать завороженно слушали то ворчание полуживых холодильников, то звуки, аналогичные ворчанию холодильников, но создаваемые музыкантами — почему?..
Может, потому, что современный человек — это тот, кто способен ловить кайф от бесполезного, бесцельного, странного, сложного и непонятного процесса? Считая его прекрасным и даже находя в нем гармонию к моменту завершения.
Ведь жизнь современного человека тоже, в основном, оказывается бесполезной, — и это свобода от пользы. У нее не получается все время быть целенаправленной (если не считать целью по умолчанию смерть), и таким образом осуществляется свобода от единственной жесткой цели. Эта жизнь также довольно странна — если посмотреть со стороны; и чем дальше, тем менее понятна, — зато какая свобода от интерпретаций! То есть, по современным культурным меркам, считать человеческую жизнь вполне понятной может лишь самонадеянный придурок. И, конечно, она неизмеримо сложна — если внимательно в нее всматриваться.
Художники — всматриваются. Они работают на самых границах культурного поля, выясняя, чем еще способен заняться человек, где находится его новая свобода. Они двигаются наощупь там, где мало кто был, совершая то, чего никогда еще не делали — и, возможно, не повторят. Они выявляют новую форму действия, не зная, чем оно обернется, каким окажется его содержание: ведь если никто не заглядывал в черный ящик, то невозможно заранее знать, что в нем лежит.
И, если повезет, то совершенно абсурдная, безосновательная, далекая от культурной "нормы" практика (жизни, искусства — подставить нужное) вдруг превращается в нечто цельное, гармоничное, тонкое и насыщенное. То, что обрело невыразимое значение для попавших сюда.
Мария Митренина
Использование текста и фотографий допускается с активной гиперссылкой на источник
Подруга Ольги Картунковой раскрыла тайны биографии Ольги Кабо. Личная жизнь теперь её, как на ладони.
